Голос профессора звучал где-то далеко почти на грани сна и яви. От усталости я уже не понимала её слов, мыслью растворившись в дрожащем воздухе и тёплом свечении камня набережной, вслушиваясь лишь в смену интонаций, как если бы это была музыка или таинственное заклинание. Молодость во мне взяла своё: хотелось пробежать вперёд и станцевать что-то совершенно незатейливое, дотронуться кончиками пальцев до листвы, погладить шершавую кору — объять своим восхищением мир, не стесняясь своего глуповатого вида. Выйдя на мост, что как будто утонул в золоте садящегося солнца, я ощутила, как осень, которую впервые встречу вне дома, подкралась ко мне из-за спины и поцеловала; на губах грустно расцвёл запах маминого яблочного пирога, а плечи обволокло приятное и в то же время тянущее ожидание бремени шерстяного пледа.
Мы прошли несколько шагов в глубоком молчании, причину которого я в первый момент не могла понять, пока не посмотрела в ту сторону, куда был направлен взгляд профессора.
Я увидела Его. Его обожжённого и ощетинившегося лесами, лежащего на Сене среди лучей пылающего солнца угольком в пламени уходящего лета. Тяжёлая боль сдавила грудь, вытянув из состояния сладостной и расслабленной неги, заставив остановиться. Профессор тоже замедлила свой шаг и опёрлась на ограду моста, любуясь видом. Осознание того, что эта маленькая женщина, стоящая сейчас передо мною, читавшая пару часов назад мне самую прекрасную лекцию в моей жизни и делившаяся со мною удивительными фактами во время нашей прогулки, видела, как Он горел, пришло внезапно.
— Мадам, а вы ведь?.. — Мой дрогнул, я так и не смогла закончить фразу, ощутив, как она из-за своей бестактности вязнет во рту.
Профессор обернулась, посмотрев на меня свои— ми мягкими зелёными глазами, и кивнула. Ничто в её лице не говорило о раздражении, наоборот скорее приглашало к разговору. Я встала подле неё и через плечо твидового пиджака смотрела на собор. В её присутствии стало спокойнее, хотя перед глазами всё ещё стояли образы из старой хроники.
— Так странно смотреть на него сейчас, он выглядит почти также, как на открытках и фильмах начала века. Сколько себя помню он находился в состоянии строительства, а теперь оно как будто почти кончилось.
— Думаю, — профессор улыбнулась, — между вами и средневековым парижанином по крайней мере по отношению к этому зданию очень много общего. Для вас этот собор не нечто данное и вечное, но то, что всегда в процессе роста и становления.
— Вы застали его другим... — Я почувствовала укол обиды и необъяснимой зависти. — Вы были внутри.
— Была. Но не завидуйте мне в этом. Ведь все, кто успел посетить его, в какой-то момент думали, что никогда не увидят его вновь. Как и миллионы тех, кто хотел и мечтал об этой встрече, но не успел.
Её голос был спокоен и полон грусти, и он укорил меня более в моём чувстве, чем если бы профессор меня жестоко отчитала.
— У меня, к сожалению, нет воспоминаний об этом дне...
— Возможно, это к лучшему? Честно, в первый момент, когда я услышала о пожаре, я предположила, что всё обойдётся небольшим возгоранием на кровле. — Она грустно вздохнула, опустив голову. — Но через несколько часов происходящее казалось адским кошмаром, который точно не мог происходить на самом деле. Сколько лет после этого мне снился падающий шпиль... Казалось, что вместе с ним вниз ринулся вся история Франции, и я вместе с ней. Тогда я, ещё студентка, стояла на кухне, еле сдерживая рыдания от ощущения своей собственной беспомощности. Мы все были ничтожны перед этой пожирающей стихией и могли лишь уповать на волю Божью.
— Это ужасно. — Я смотрела с удивлением и горьким сочувствием на это ставшее таким родным лицо, казалось, что сейчас по нему бежали мрачные тени, поднимавшегося в весеннее небо дыма. Того дыма.
— Я эту историю мало кому рассказывала. Знаете, в момент самого большого ужаса во мне внезапно зажёгся свет. Это было сродни тому, как если бы на меня упал луч солнца во время обжигающего дождя. В голове возник мягкий согревающий голос, который сказал: "Ещё не всё потеряно". Я, наверное, в этот момент улыбнулась, как улыбаются тяжело больные утешающим словам их лечащих врачей — снисходительно. Но с каждой минутой это ощущение росло, вытеснив печаль и боль. Сомнение. Я была согрета этим откровением, смотря с надеждой на стены храма и ободряюще на тех, кто всё ещё был объят беспокойством. И вот, смотрите. — Она обернулась ко мне с сияющей улыбкой, хотя видно было, что глаза у неё были полны слёз. — Смотрите, дорогая моя, шпиль! Он снова там.
— Там. — прошептала я, очарованная этим удивительным рассказом и прорезающей небо мощью ажурной фигуры.
— Говорят, что через несколько недель окончательно снимут леса, и зимой он станет вновь доступен для посетителей. — Она утешающе положила руку мне на плечо. — Сходите всем курсом проведать... Собор Парижской Богоматери.